С момента введения единой европейской валюты в обращение в безналичных расчетах 1 января 1999 года ее средний курс к рублю составил 33,7. Уровень выше 40 евро пробивал дважды: в период с декабря 2008-го по март 2010 года и еще раз с сентября и до конца 2010 года. Поэтому говорить о падении курса евро ниже 40 рублей как о каком-то значимом событии не приходится вовсе.
Тем не менее разговоры о скорой смерти Европейского валютного союза ходят давно. Особенно они оживились с началом «греческого» кризиса в мае 2010 года. На мой взгляд, связь между проблемами бюджетных дефицитов стран периферийной Европы и будущим евро, конечно, есть, но совсем не прямая. Фактический дефолт штата Калифорния вовсе не привел к его выходу из зоны доллара, точно так же как финансовые проблемы Одессы не заставили ее покинуть зону украинской гривны. Никакого прописанного механизма дефолта европейских стран нет — канцлер Меркель и президент Саркози только договорились его создать, но даже и без него вполне очевидно, что дефолт страны будет означать просто перенос на более дальний срок даты наступления платежей по ее долгам, снижение процентных платежей, возможно, списание части основной суммы долга. Но все это будет происходить в рамках евро. Представьте себе, что вы являетесь владельцем облигации, скажем, правительства Португалии. И вот предположим, что это правительство говорит вам, что оно хочет реструктурировать долг и при этом еще перевести его в другую валюту — в эскудо. Ваша реакция вполне предсказуема: если просто реструктуризация долга не приведет к значительным потерям приведенной стоимости облигаций, то перевод его в эскудо будет означать колоссальные потери — новая валюта моментально и очень значительно девальвируется. И вы на это никогда не согласитесь.
Очевидно, что долговые проблемы целого ряда стран еврозоны приводят де-факто к монетизации этого долга Европейским центральным банком через его участие в первичных аукционах по его размещению. На настоящий момент ЕЦБ приобрел облигации «проблемных» стран уже на €78 млрд. Такие покупки составляют пресловутую необеспеченную денежную эмиссию, которая вызывает инфляцию и приводит к девальвации валюты.
Много это или мало? ФРС США держит у себя на балансе долговые инструменты на $2,4 трлн — как казначейские обязательства, так и облигации ипотечных агентств. Даже Банк Англии приобрел обязательства британского правительства на £200 млрд. Так что денежная экспансия ЕЦБ, направленная на спасение бюджетов стран европейской периферии, отстает от США и Великобритании и в относительном, и в абсолютном исчислении. При этом если в последних двух разговоры о политическом давлении правительства на денежные власти время от времени все же возникают, то говорить о политическом давлении, скажем, Ирландии на ЕЦБ — просто абсурдно.
С момента введения евро средний курс этой валюты к доллару США составляет 1,19, причем опускался он и до 0,84 — текущий уровень в 1,35 куда ближе к максимуму в 1,58, чем к минимуму. Так что если уж и говорить о «загнивании», то скорее применительно к доллару США. Тем не менее и эти разговоры кажутся неуместными. Евро (и его предшественники), доллар, фунт, иена и пр. — это валюты развитых стран, которые были резервными в течение многих десятилетий. Сейчас, когда эти страны зависят от того, купит ли китайский или российский Центробанк их казначейские обязательства, их финансовая мощь стремительно уходит в прошлое, как и резервный статус их валют. Мало кто сомневается, что если (точнее, когда) Китай отменит валютный контроль и перейдет к свободному курсообразованию, юань очень быстро станет мировой резервной валютой. Однако пока этого не произошло, шанс занять нишу хотя бы в региональном масштабе есть и у других претендентов, например, у рубля. Хорошо бы этот шанс не упустить, а для этого надо сделать совсем немного в историческом контексте — добиться предсказуемости денежно-кредитной политики, четко ориентированной на макроэкономическую стабильность, и реформировать инфраструктуру финансовых рынков.